Аннотация: Забытье в толковых словарях русского языка Д. Н. Ушакова и С. И. Ожегова связывается с идеей беспамятства. Субъект в каком-то смысле действительно беспамятствует в отношении ключевых событий собственной кастрации. Однако, даже не смотря на беспамятство, он вынужден поддерживать измерение этого расщепления, изобретая радикально иной способ помнить о нем. В тексте доклада произведена попытка формализовать данную форму памяти, с опорой на работы Зигмунда Фрейда, а затем и на мысль французского психоаналитика Жака Лакана.

Записанная память

Изучая хронологию работ отца основателя метода, можно заметить, что тема
памяти является сквозной для всей библиографии Фрейда. Она прошивает массив текстов, созданных в период с 1891 до 1939 года, среди которых можно особенно отметить такие публикации: « К вопросу о трактовке афазий», «О психическом механизме истерии», «Набросок одной психологии», «Об этиологии истерии», «К психическому механизму забывчивости», «О покрывающих воспоминаниях», «Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни», «Три очерка по теории сексуальности», «Воспоминание, повторение, проработка», «Бессознательное», «Жуткое», «По ту сторону принципа удовольствия», «Заметка о чудо-блокноте», «Неудобство культуры», «Расстройство памяти на Акрополе», «Конструкции в анализе», «Анализ конечный и бесконечный», «Человек Моисей и монотеистичекая религия».

Это далеко не полный список, но перечисление этих текстов не случайно, поскольку позволяет оценить, в каких разных по своей сути проблематиках имплицитно для Зигмунда Фрейда содержится ассоциативная привязка к вопросам регистрации, хранения и воспроизведения внутрипсихичеких представлений – то есть к различным этапам машинерии памяти. Однажды возникший и в последствии никогда не угасавший интерес Фрейда к этим процессам ознаменовал для него переход от неврологического понимания душевного мира человека к идее о психической реальности, в которой чрезвычайное значение приобретает не столько травмирующее событие в своей
непосредственности, а скорее воспоминание о нем, то есть определенная
запись в памяти и в истории. В результате данного перехода намерение
выстроить представление о психическом аппарате стало совпадать с намерением выстроить представление об устройстве психического письма.

Работа с истерическими пациентами дала бесценный материал для указанных
амбициозных целей Фрейда. Так, довольно рано он приходит к выводу, что
невротики страдают от своих воспоминаний. Причем Фрейд заключает, что
это такие воспоминания, о которых сам пациент уже не помнит, однако они в
свою очередь помнят его, будучи оттесненными от сознания, но тем не менее
сохраненными в качестве записей в психических архивах.

У истоков психоаналитической техники Фрейд ставил задачу по восстановлению забытого путем увязывания аффекта со словом («О психическом механизме истерических феноменов» 1893 г.) [5]. Но вскоре аналитический опыт ему показал, что память не просто архивирует психические регистрации и не допускает особо невыносимые из них до сознания, но также производит неожиданные манипуляции с ними. В частности, Фрейд натыкается на феномен покрывающих воспоминаний – то есть на псевдозаписи, которые смещают и замещают оригинальные представления в памяти, перекрывая таким образом доступ к ним («Покрывающие воспоминания» 1899 г.) [3]. Аналогичная психическая работа по смещению и замещению представлений чуть позже была замечена в том числе и на основе сновидческого материала («Толкование сновидений» 1900 г.) [8]. Таким образом, память начинала представать перед пытливым взором Фрейда архивом, записям которого не вполне можно доверять, живым архивом, который способен переписывать сам себя.

Анализ сновидений также показал, что память сновидца выдает
символические регистрации, которые в бодрствующем состоянии
оказываются недоступными, что намекало с одной стороны на бесконечность
объема памяти, а с другой – на то, что работа по сохранению в тайне
определенных содержаний может быть значительно ослаблена во сне. Так,
механизм и функция забывания начинают занимать Фрейда особенно сильно.

В этих процессах он усматривает защиту от повторной травматизации, как
если бы субъект пытался забыть то, что невозможно помнить.
Влекомый тайнами забывания, Фрейд также наблюдает, что из сознания
исключается не только травмирующий материал, но и ассоциативно с ним
связанный, и разрабатывает идею, что через ассоциативно позабытое можно
подобраться к истине оригинального вытесненного события
(«Психопатология обыденной жизни» 1901 г.) [7]. Венцом проводимой
исследовательской работы становится заключение, что удаляемый из
сознания материал имеет непосредственное отношение к детским
инцестуозным фантазиям, поскольку аналогичный значительный провал в
записях памяти имеется в таком явлении, как «инфантильная амнезия» («Три
очерка по теории сексуальности» 1905 г.) [9].

То, что не пишется

Спустя почти десяток лет в воззрениях Фрейда на память случается знаковый
перелом, который он фиксирует в работе «Воспоминание, повторение,
проработка» [4]. В данном тексте он выводит критическую разницу между
операциями воспоминания и повторения, отмечая, что материал вытеснения
не подлежит воспоминанию, скорее он пациентом воспроизводится.
Открытие оказывается настолько существенным, что даже заставляет
переформулировать ранее обозначенную клиническую задачу психоанализа
и указать на необходимость обуздания повторения и преобразования его в
воспоминание, что Фрейд предложил клиницистами совершать на базе
обращения с переносом. «Перенос создает промежуточную область между
болезнью и жизнью, благодаря которой осуществляется переход от первой к
последней» [4]. Повторно эта мысль появляется в работе «По ту сторону
принципа удовольствия»: «Больной не может вспомнить всего, что было им
вытеснено, причем, пожалуй, как раз самого важного <…>. Скорее, он
вынужден повторять вытесненное в качестве нынешнего переживания <…>.
Это воспроизведение, проявляющееся с упорством, достойным лучшего
применения, всегда имеет своим содержанием часть инфантильной
сексуальной жизни – эдипова комплекса и его ответвлений – и постоянно
проигрывается в области переноса, то есть в отношении к врачу» [6, c. 242].

Итак, после открытия Фрейдом явления повторения представления о памяти
усложняются. Теперь наряду с записанной памятью появляется нечто, что
соответствующей записи в архивах не получило, даже не смотря на
бесконечность ее объема. Далее нам предстоит прояснить, почему такое
беспамятство или забытье Фрейд тоже предлагает считать вариантом
памятования.

Забегая чуть вперед, отметим, что терминологию записанного и того, что не
пишется, введет в психоаналитическую теорию Жак Лакан, однако, даже опираясь только на учение Зигмунда Фрейда, мы можем смело утверждать,
что забытье связано именно с отсутствием соответствующей записи,
пригодной для артикуляции. То есть субъект прибегает к не
вербализированному выражению этой части своей истории именно потому,
что никаких слов для нее не нашлось. Вместо них нашлась только
подходящая пустотная форма, которая может быть воспроизводима внутри
выстраиваемых отношений, в том числе психоаналитических.

Подробнее разобраться, как именно повторение затрагивает субъекта, Фрейд
попытался на примере травматических неврозов. В работе «По ту сторону
принципа удовольствия» Фрейд отмечает, что механизм повторения
запускается, чтобы воспроизводить в памяти или в сновидческом материале
травматическое событие вопреки господству принципа удовольствия, что
подталкивает к выводу о независимости повторения от выведенного ранее
основного психического закона. В отсутствии записи о травме, сам акт ее
повторения становится тем, что символически помечает это событие как
свершившееся и имевшее место.

Аналогичный паттерн повторения Фрейд наблюдает и в игре своего
восьмимесячного племянника Эрнста, когда тот закидывает и притягивает
обратно катушку с нитками, произнося фонемы Fort (Прочь) и Da (Сюда).
Любопытно, что Фрейд связывает получаемое от этой незамысловатой
процедуры удовольствие не с актом возврата катушки, как с метафорой
возвращения ушедшей матери, а наоборот – с актом отталкивания, то есть с
метафорой ее ухода. Таким образом, по мнению Фрейда, ребенок в игре
повторяет именно драму утраты, но поскольку он сам становится режиссером
данного события, это помогает случившуюся травму переработать – связать
посредством игры. Так, Фрейд вводит в психоаналитический обиход идею
психического связывания (Bindung), которое предшествует установлению в
психике принципу удовольствия: «Связывание – это подготовительный акт,
благодаря которому устанавливается и обеспечивается господство принципа
удовольствия» [6, c. 287].

Таким образом, на базе этих исследований удалось заключить, что, во-
первых, содержанием повторения является травма утраты; и что, во-вторых,
данная травма утраты, хоть и не имеет соответствующей записи в архивах
памяти, сохраняется иным образом, с помощью как бы пустой записи –
посредством связывания через бесконечное самоповторение.

Добавим, открытие и последующее уточнение концепции повторения
оказало влияние не только на клинику, но и на теорию психоанализа и
заставило Фрейда пересмотреть положения о психических принципах. В
частности, принцип удовольствия и принцип реальности перестали быть
грубо противопоставленными друг другу, скорее они оба теперь находились
в оппозиции к тому, чему Фрейд дал назвал влечение смерти. Влечение смерти или предварительное связывание, стало отправным символическим
пунктом, на основе которого остальные два принципа могут установить свои
императивы.

Реальное по ту сторону повторения

Посмотрим теперь, какие усложнения термина повторение, а вместе с ним и
концепции письма памяти, привносит главный интерпретатор мысли
Зигмунда Фрейда – Жак Лакан.

Пристальное внимание этой теме он уделяет на одиннадцатом году своей
семинарской работы и называет повторение одним из четырех основных
понятий всей психоаналитической теории, наряду с бессознательным,
влечением и переносом [2]. Выделение этих терминов в одну группу на
равных правах позволяет заявить об их связи, но не тождественности. В
частности, Лакан особенно настаивает на различении переноса и повторения,
поскольку не без подачи самого Фрейда эти представления начинали
смешиваться и перекрещиваться. «<…> понятие повторения не имеет с
понятием переноса ничего общего <…>» [2, c. 39], – заявляет Лакан в рамках
XI семинара. И также добавляет: «Если перенос и является повторением
некогда происшедшего, то постольку лишь, поскольку повторяется сама
форма» [2, c. 271]. Само различение понятий стало доступным посредством
топики Воображаемое – Символическое – Реальное: перенос, как то, что
препятствует анализу, оказался в регистре Воображаемого, тогда как
повторение с его пустой записью Лакан отнес к Реальному.

Увязывание понятий Реального и повторения в значительной мере
проясняют каждое из них. Например, через идею незаписанного материала
повторения становится прозрачнее мысль о невыразимости Реального,
которую годами постулировал Лакан. Реальное не пишется, поскольку
Символический регистр не схватывает его в записи памяти. Оно заявляет о
себе в Символическом разве что разрезом, нехваткой записанного
представления, или, по выражению Лакана, «формой травматизма» [2, c. 62].
В свою очередь понятие Реального уточняет фрейдовскую интуицию о
принуждении к повторению (Wiederholungszwang). Поскольку Реальное
всегда возвращается на свое место, любая формализация непременно заходит
в тупик и требует возврата к основным положениям, заставляя субъекта
выписывать круги в мышлении, как во вторичном процессе, а заодно и в
собственном неврозе. Кстати, именно поэтому самоанализ предстает как
невозможная процедура, продуцирующая лишь бесконечность повторения.
Субъект как бы кружит внутри собственного фантазма, не предполагая, что
его искомая истина находится по ту его сторону. Аналогичные эффекты
демонстрирует сновидческая деятельность. Как выразился Лакан, «Реальное
<…> надо искать по ту сторону сновидения, искать за той нехваткой
представления, которую образы сновидения лишь замещают» [2, c. 68].

Повторение наслаждения

Еще одна важная манипуляция, которую совершает Лакан с понятием
повторения, – это сближение его с концепцией наслаждения. В теории
Лакана фрейдовский принцип удовольствия налагает запрет на наслаждение,
подчиняет его господской силе означающего, выраженного в лакановской
алгебре матемой S1: «<…>; принцип удовольствия поддерживает не что иное
как предел, положенный наслаждению» [1, с. 54].. Между тем, повторение,
поскольку находится вне власти этого принципа, вырывается за рамки власти
означающего, за рамки S1, тем самым открывая субъекту доступ к
нарастанию психического напряжения, рождая вместо приятных ощущений
скорее переживания боли.

Более того, Лакан называет повторение – памятью о вторжении наслаждения,
восстанавливая онтологическую связь данного термина с понятием
единичной черты (Ein einziger Zug) Фрейда: «Повторение – это строгое
обозначение той черты, которая, как я доказал, идентична у Фрейда
единичной черте, палочке, элементу письма – черты, как того самого, что
сохраняет память о вторжении наслаждения» [1, с. 96].

Как можно было заметить, Лакан вслед за Фрейдом рассматривает процессы
повторения через призму психического письма, но письма архаического,
протописьма. Согласно Лакану, пустая запись травмы утраты, помеченная
разве что палочкой, изолированным элементом письма, в повторении
стремится как бы отменить саму себя, попутно давая выход
небарированному наслаждению, однако, в результате данной попытки вместо
самоотмены производит не что иное как очередную утрату – упор в черту,
полагающую предел недоступному Реальному.

В таком случае в самом широком смысле травму утраты необходимо
соположить с категорией кастрации. Именно факт собственной кастрации, то
есть факт отчужденности от материнского тела в языке, остается для
субъекта тем, что невозможно записать и забыть в вытеснении (Verdrängung),
поскольку он составляет материал первовытесненного (Urverdrängung),
протовытеснения. Иначе выражаясь, субъект не может забыть свою
субъектность, отсюда и берет начало его вынужденное настаивание на ней в
циклах вечного повторения. Таким образом, субъект находится в забытьи в
том смысле, в котором он находится в бытии-за – в бытийствовании за
пределами Символического, в Реальном.

В финале хочется добавить, что, точно следуя мысли Фрейда и Лакана, мы
приходим к следующему выводу: пустая протозапись травмы утраты,
знаменующая появление субъекта, и задает возможность психического письма как такового, что значит, что беспамятство и забытье полагают
начало не только записанной памяти, но и освоению языка в говорении.

Библиографический список:

1. Лакан Ж. Изнанка психоанализа (Семинары. Книга XVII). — М.:
Гнозис, Логос, 2008. — 272 с.
2. Лакан Ж. Четыре основные понятия психоанализа (Семинары. Книга
XI). — М.: Гнозис, Логос, 2004. — 304 с.
3. Фрейд З. О покрывающих воспоминаниях. [Электронный ресурс] //
Проект Московского института психоанализа «Весь Фрейд»: URL:
https://freudproject.ru/?p=12035 (дата обращения: 14.04.2024).
4. Фрейд З. Воспоминание, повторение, проработка. // Фрейд З. Собрание
сочинений в 10-ти т. Доп. Т. Сочинения по технике лечения. — М.:
ООО «Фирма СТД», 2008.
5. Фрейд З. О психическом механизме истерических феноменов. // Фрейд
З. Собрание сочинений в 10-ти т. Т. 3. Психология бессознательного.
— М.: ООО «Фирма СТД», 2006.
6. Фрейд З. По ту сторону принципа удовольствия // Фрейд З. Собрание
сочинений в 10-ти т. Т. 3. Психология бессознательного. — М.: ООО
«Фирма СТД», 2006.
7. Фрейд З. Психопатологии обыденной жизни. // Фрейд З. Собрание
сочинений в 26 томах. Т. 8. Психопатология обыденной жизни. —
Санкт-Петербург.: Восточно-Европейский институт психоанализа,
2018.
8. Фрейд З. Толкование сновидений. // Фрейд З. Собрание сочинение в
10-ти т. Т. 2. Толкование сновидений. — М.: ООО «Фирма СТД», 2004.
9. Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности. // Фрейд З. Собрание
сочинений в 10-ти т. Т. 5. Сексуальная жизнь. — М.: ООО «Фирма
СТД», 2006.