Кажется, что тема этики в актуальной психоаналитической повестке уже набила оскомину. Сообщество регулярно инициирует мероприятия с намерением обсудить злоупотребления аналитиков в публичном поле или же в кабинетной работе. Однако, на подобных круглых столах и конференциях дискутанты наивно полагают, что, поднимая вопрос формальной допустимости тех или иных актов со стороны аналитика, они действительно разрабатывают проблематику Этики психоанализа с большой буквы.

В связи с этим мое сегодняшнее сообщение ставит своей целью развести два представления: об этике как о прикладной концепции, которая как правило лишь сопровождает какую-либо практику, но не является ее основой, и той Этике психоанализа, Этике Желания, составляющей саму суть учения Фрейда, формализацией которой занимался Лакан на семинаре 1959-60 годов. Я попробую продемонстрировать, что в прикладной этике психоанализ не нуждается и, более того, что прикладная этика является зловредной для всего предприятия желания аналитика. Последнее понятие и станет для меня ключевым в дальнейшем продвижении.

Итак, желание аналитика.

Если аналитическая работа между двумя субъектами каким-то образом и разворачивается, то происходит это именно на основе желания аналитика. В финале VII семинара «Этика психоанализа» Лакан говорит об этом следующим образом:

«В отличие от любовного партнера, аналитик может дать то, что самый прекрасный в мире супруг дать не способен – он может дать то, что имеет сам. А имеет он не что иное, как свое желание…».

Что представляет из себя это пресловутое желание аналитика?

Даже удивительно, что в лакановской среде в попытке определить это явление было сломано так много копий, ведь Лакан оставил последователям в том же семинаре по крайней мере две исчерпывающих дефиниции.

Первая дефиниция желания аналитика – это желание искушенное.

В оригинале Лакан использовал оборот un désir averti, который можно дословно перевести как желание сообщенное, желание осознанное, так как за французским глаголом avertir также закреплены значения «сообщать», «уведомлять». В свою очередь английский переводчик Деннис Портер в этом же месте пользуется формулировкой an experienced desire – испытанное желание. А автор русскоязычного перевода Александр Черноглазов выбирает причастие «искушенный», ассоциативно отсылающее к искушению. Таким образом, на стыке возможных переводческих трактовок мы получаем следующее определение для желания аналитика – это желание, носитель которого становится уведомлен о нем в процессе искушения/испытания анализом. Важно добавить, что сообщить желание кому бы то ни было, можно только не провалив весь проект искушения, то есть не искусившись самому или, скажу иначе, продолжив желать, что созвучно второй дефиниции желания из VII семинара.

Вторая дефиниция желания аналитика – аналитик не может желать невозможного.

Предлагаю также присмотреться к этому определению повнимательнее.

В нем можно обнаружить универсальное описание любого желания, не обязательно применимое исключительно к психоаналитику, поскольку в лакановском смысле желанием зовется дистанция, которая полагается между расщепленным субъектом и его объектом а. Соответственно, для любого желающего субъекта работает предписание поддерживать символическое расстояние, препятствующее удовлетворению влечения.
Кроме того, при детальном изучении, данное определение оказывается даже избыточным, тавтологичным, ведь желать невозможное невозможно. Под невозможным в данным контексте следует понимать само Реальное, как непредставимое, как то, что не репрезентируется в символической системе. Желание не работает по отношению к не репрезентируемому материалу. У интенции, направленной на не символизированное, в лакановской эпистеме принято иное название. Имя ему наслаждение.

Возвращаясь к кредо «аналитик не может желать невозможного», логично будет трактовать его как «аналитик не может в анализе наслаждаться». Именно наслаждение в этической перспективе Лакана стоит определить как потенциальный источник всех возможных злоупотреблений, причем не обязательно только внутри аналитической работы.

В таком случае закономерно встает вопрос: как пресечь наслаждение аналитика?

Психоанализ долакановской формации сталкивался с этой же проблемой, хотя и не определял ее в указанных терминах. И надо сказать, на него исторически был выработан ответ, только ответ не аналитический, а скорее административный. Администраторы от психоанализа в борьбе с наслаждением аналитика сделали ставку на прикладной этический кодекс, то есть формальный, внешний закон. Сегодня пример такого кодекса можно обнаружить в регламентах международной психоаналитический организации IPA и у других ассоциированных и неассоциированных с ней психоаналитических сообществ.

Давайте рассмотрим, что из себя представляет этика в своем прикладном аспекте. Прикладная этика – это ответвление профессиональной этики. Как правило, она предполагает коллегиально выработанные этические представления, в рамках которых профессионалам предстоит осуществлять свою деятельность. Аналогичные своды правил существуют у медиков, журналистов, юристов, маркетологов, психологов, педагогов и у многих других профессий. Логично, что создание подобного документа для сферы психоанализа, предусматривает возведение и психоаналитической практики в статус профессии. Данный факт видится как избежавший самой серьезной рефлексии со стороны психоаналитического сообщества. Не следует ли психоанализ рассматривать скорее родственником философии, как особый вид призвания, который не порождает соответствующего ремесла с установленным согласно штатному расписанию графиком, окладом и, главное, социальной миссией? Ведь прикладная этика преследует цели общественного блага, универсальные человеческие ценности, ценности Канта и Аристотеля. Именно благ или по меньшей мере отсутствия причиненного вреда социуму требует от аналитика кодекс этических предписаний, сводя на нет всю претенциозность аналитического предприятия.

Совершенно иначе решение проблемы наслаждения предстает в этических разработках Лакана. Наслаждение невозможное пресекается Именем отца, то есть тем законом, который были выхвачен из недр самого языка и формально больше ничем не обеспечен. Положение аналитика как желающего субъекта тут мало чем отличается от положения любого другого желающего субъекта. Его наслаждение также барируется приведением в действие отцовской функции, функции логического разреза, функции дистанции.

«Аналитик с его искушенным желанием не может поддаться заблуждению, вселяющему надежду на полное упразднение этой дистанции».

Теперь давайте еще раз оценим, в какой диспозиции мы оказываемся, противопоставляя этику психоанализа, как этику Желания, и этику прикладную, административную. С одной стороны располагается закон формальный, с другой – закон не писанный. Закон воображаемый против закона символического, Закон Креонта против закона Антигоны, диахрония против синхронии, Сверх-Я против Идеала-Я. Аналитик оказывается, по сути, как и героиня трагедии Софокла – между двумя смертями: смертью, которая грозит (например, несоблюдение этического кодекса может повлечь за собой строгие санкции со стороны профессионального сообщества, в том числе исключение), и смертью, которая усвоена (символическая кастрация). Напомню, что Лакан проводит между данными смертями самое строгое различие: «Интериоризация закона не имеет с законом ничего общего», – говорит он. Более того, в VII семинаре Лакан выводит четкую формулу относительно желания и его предательства. Ею я и намереваюсь закончить сегодняшние рассуждения:

«Я утверждаю, что единственное, в чем человек, во всяком случае в аналитической перспективе, может быть виновен, так это в том, что он поступился своим желанием <…>. Поступки, совершенные во благо, а тем более во имя блага другого, менее всего способны избавить нас не только от чувства виновности, но и от самого разного рода внутренних катастроф».

Май, 2023 г.